Прибытие Маркези в Лондон произвело фурор. В первый вечер его выступление никак не могло начаться из-за шума и смятения, царивших в зале. Известный английский меломан лорд Маунт Эгдкомба пишет: «В это время Маркези был очень красивым молодым человеком, с прекрасной фигурой и грациозными движениями. Его игра была одухотворенной и выразительной, вокальные способности совершенно неограниченными, голос поражал своим диапазоном, хотя и был чуть глуховат. Он хорошо исполнял свою роль, но создавалось впечатление, что он слишком любуется собой; кроме того, ему лучше удавались бравурные эпизоды, чем cantabile. В речитативах, энергичных и страстных сценах ему не было равных, и, будь он менее привержен мелизмам, не всегда уместным, и обладай он более чистым и простым вкусом, его исполнение было бы безупречным: во всяком случае, он всегда оживлен, блестящ и ярок. Для своего дебюта он выбрал прелестную оперу Сарти „Юлий Сабин“, в которой все арии главного героя (а их много, и они очень разнообразны) отличает тончайшая выразительность. Все эти арии мне знакомы, я слышал их в исполнении Паккьеротти на вечере в частном доме, и теперь мне недоставало его нежной экспрессии, особенно в последней патетической сцене. Мне казалось, что слишком цветистый стиль Маркези повредил их простоте. Сравнивая этих певцов, я не мог восхищаться Маркези так, как восхищался им раньше, в Мантуе или в других операх здесь, в Лондоне. Его принимали оглушительной овацией».
В столице Англии состоялось единственное своего рода дружеское соревнование двух известных певцов-кастратов, Маркези и Паккьеротти, на частном концерте в доме лорда Бэкингема.
Ближе к окончанию гастролей певца одна из английских газет писала: «Прошлым вечером Их Величества и принцессы почтили своим присутствием оперный театр. Предметом их внимания был Маркези, и герой, воодушевленный присутствием Двора, превзошел самого себя. За последнее время он в значительной степени излечился от своего пристрастия к чрезмерной орнаментике. Он по-прежнему демонстрирует на сцене чудеса своей приверженности науке, но уже не в ущерб искусству, без лишних украшений. Впрочем, гармония звука значит для слуха так же много, как гармония зрелища — для глаза; там, где она есть, ее можно довести до совершенства, но если ее нет, все усилия будут напрасны. Увы, нам кажется, что у Маркези такой гармонии нет».
До конца столетия Маркези остается в Италии одним из самых популярных артистов. А слушатели были готовы многое прощать своим виртуозам. Не потому ли в то время певцы могли выдвигать практически любые самые нелепые требования. Маркези «преуспел» и на этом поприще. Вот что пишет Э. Хэрриот: «Маркези настаивал на том, что должен появляться на сцене, спускаясь с холма верхом на лошади, обязательно в шлеме с разноцветным плюмажем высотой не менее ярда. О его выходе должны были возвещать фанфары или трубы, а партия должна была начинаться с одной из его любимых арий — чаще всего „Mia speranza, io pur vorrei“, которую специально для него написал Сарти, — независимо от исполняемой роли и предлагаемой ситуации. Такие именные арии были у многих певцов; их называли „arie di baule“ — „чемоданные арии“, — потому что исполнители переезжали с ними из театра в театр».
Другие биографии:
